(c) НОТА-Р, 2002
(c) Роман Никитин, 2002
(c) ООО «Мастер Саунд Рекордс», 2002
Книга преобразована в электронную версию только для частного ознакомления. Любое коммерческое использование книги КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНО!
СЕРГЕЙ НАГОВИЦЫН
Судьба, разбитая в дугу,
Закрыта на засов железный.
Я от нее не побегу –
Да потому, что бесполезно.
Я не могу назвать его Серегой: всего один раз по телефону слышал его голос, кассеты не в счет. Мы договорились с ним о том, что в следующий его приезд в Москву встретимся, поговорим для этой главы. Он должен был живым в ней появиться. Теперь поздняк метаться: жизнь – не компьютер; «мышку» за хвост дернув, не воротишь ее. И оказалось: двум смертям в одной книге – бывать.
Дальше было б, наверное, так, если б по человечеству:
…Мы (Полотно, Круг, «Амнистия», Игорь Герман, еще человек 10 поющих в этом жанре людей и я с ними) едем в Пермь, где жил Сергей Наговицын, где все помнит о нем и плачет, – на его сороковины. Он находился в этом уральском городе с семьей – женой и крохотной дочкой. Здесь зарабатывал средства к своему существованию, здесь писал свои песни. Он никуда не собирался переезжать из родных мест, но ему пришлось бы, если бы его жизнь длилась дальше. Ибо пророчили ему славу. Она и пришла – его не оказалось.
…Если б по человечеству: быть бы в Перми большому концерту в память о нем. Но за неделю «свинтили» концерт, как в лучшие подпольные годы, отцы города. Говорят, будто испугались какого-то «сходняка».
…Постановили, и хрен с ними! Не в этом дело. Сергею-то Наговицыну их решения и постановления уже – ничто. Он и при жизни-то, по словам знавших его людей, немногословный, негромкий парень был. С ухмылкой смотрит он на меня с обложки альбома «Дори-дори»:
«Ну, слушай-слушай… При жизни-то особо не удосуживался. «Токарев, Толян Полотно – они понятно зачем здесь. Они – история, люди именитые. А меня-то за что в свою книгу волочешь, за то, что умер, что ли?»
«За то, что жил, – отвечаю, – пережил и дальше хотел, но не смог продолжаться. За то, что хорошие песни пел, да не допел. За стихи да за птиц твоих строчек: сизарей да снегирей, что слетаются теперь на твою могилу. Весной вот ласточки будут…»
…Там по периметру горят фонари
И одинокая гитара поет.
Туда зимой не прилетят снегири,
Там – воронье…
Не горят фонари по периметру Закамского кладбища: некого прожекторам сторожить.
«…А воронье все – пусть на том берегу Камы в Перми остается, у Большого дома…
…За то написал я про тебя, Сергей, что, неживой уже, здесь, в книжке моей жить будешь, а значит, тем, кто любил твои песни, легче тебя помнить будет…
И за то, что умер ты, Сергей – тоже тут оказался. Ты умер – всем работа: бабки на тебе делать! Недавно купил в ларьке враз 3 твоих альбома, а продавец и не удивился даже – влет ты идешь, после смерти-то.
Прости, Сергей. Я правду тебе сказал, да упокоится твоя душа в лучшем из миров».
И вот теперь думаю я, грешный, мысль странную: неужели, для того, чтобы стать легендой «русского шансона», певец, которого при жизни слушали вполуха, не желая найти то, что, якобы, таилось ( а на деле было ясно и прозрачно) – неужели он должен умолкнуть на веки вечные?
Что осталось нам теперь? И все, и почти ничего. Не поговоришь с ним, так хоть вслушаешься. Он успел записать 5 альбомов: два из них – «Городские встречи» и «Дори-дори» – дворовой тематики; следующие три – «Этап», «Приговор» и «Разбитая судьба» – резким броском этой самой судьбы тюремно-лагерными получились. Вот и слушай, размышляй над тем, что ему было отмеряно – в жизни и песне.
Я верю в магию чисел. Черновик этой главы начался в какого-то лохматого года ежедневнике на месте, соответствующем 20-м числам декабря. Именно на месте – сами странички отсутствовали; вероятно, там было записано что-то, не имеющее отношения к этой книге, и я их попросту вырвал. А в двадцатый день последнего декабря 1999 года после третьего подряд (!) концерта в городе Кургане Сергея Наговицына вырвал из жизни сердечный приступ.
С покойным Юрой Барабашем – Петлюрой – я сколько-то, но был знаком. И когда писал о нем, каким-то неведомым мне нервом чувствовал, будто он где-то рядом: смотрит, читает – ему небезразлично его посмертное продолжение. Сергея же я не знал вообще; повторюсь, лишь минуту говорил с ним по телефону. А тут еще загадочным образом исчезла кассета, куда Анатолий Полотно записал для радио разные речи земляков-пермяков: Сергея Русских (Севера), Игоря Германа, Сергея Камы, Феди Карманова и – Наговицына Сергея в их числе. «У меня никогда ничего важного не пропадало, а тут такая потеря!» – удивленно говорит в трубку Полотно. Разговаривали мы в день сороковин Сергея – 27 января. Словно его душа не хотела, чтобы о нем писали, пока она еще рядом: «Уйду совсем, а там делайте, что хотите».
Я верю в подобные удивительные вещи, ведь, иначе, если не верить, то как же тогда жить?
…Успокоится душа,
До свиданья, кореша!
Ветер – сколъзом.
Автоматчики в ПШ
И котлы чуть-чуть спешат -
Все не в пользу!
Кумовой рукой махнет
И на волю упорхнет
Сизый голубь.
Ну, а молодость нырнет,
Ну, а молодость нырнет
Камнем в прорубь.
Спрашиваю себя: откуда у простого уральского парня из пермского пригорода Закамска такие образы, такие языковые перлы: «ветер – сколь-зом», «все не в пользу»? И ведь это все его, даже не находки – найти, подобрать можно то, что уже где-то лежало, – а изобретения. Хоть весь «русский шансон» перерой – нет такого новояза ни у кого. А может, не там надо искать, а у старых бла-тарей на кичах?
Проекция судьбы Сергея Наговицына на нары – вот суть его последних трех альбомов. Именно проекция, а не сама судьба… и тут пусть пока будет тайна.
…Ищут, пытаются найти сгинувшую кассету, а я продолжаю писать, что могу. Мне остались, в основном, воспоминания – жены Сергея Инны, земляков-певцов, и первые среди них – слова Анатолия Полотно. (Организовать концерт памяти Наговицына – его идея. Сразу же в Перми не получилось, но удалось в годовщину в Питере: в зале был переаншлаг.)
«Мне кажется, что есть какая-то высшая инстанция, которая дает возможность человеку остаться красивым, только когда он умирает молодым. Сергею не было и 35-ти лет, но он успел сделать достаточно».
«Сгореть красиво, умереть молодым!», «Я никогда не стану старше!» – почему-то вспоминаются мне древние рок-н-ролльные лозунги. Так оно и есть. Смерть сделала его легендой раньше, чем жизнь. При жизни он предпочитал скромно стоять в тени более раскрученных представителей жанра. В Москву, где живет его сестра, не сильно рвался, хотя и посвятил ей «Столичную». Боялся потеряться в огромном городе или не выдержать его ритмов? Четыре из пяти его альбомов вышли далеко от основных центров звукозаписывающего бизнеса – на Урале.
«Серега, конечно, был городским человеком, – говорит Анатолий Полотно, – но городским по-своему. Он жил в маленьком пригороде, где почти все друг друга знают. Там свой уклад, похожий на деревенский. С одной стороны, люди в таких городках, на мой взгляд, чище; отношения попроще, но… Не разглядели там Сергея».
Да и у собеседника моего с Пермью не сложилось. Край, привыкший снисходительно относиться к собственным природным богатствам, и на таланты свои смотрел поверху: «Может ли из нашего города быть что доброе? Настоящие «звезды» – они в Москве зажигаются. У нас в Закамске, на нашей улице тоже какой-то пацанчик с гитарой живет, но разве это настоящий артист?!» И признавали своего лишь тогда, когда его слава из столицы обратно прикатится… А Сергей, он-то как раз отдавал должное той улице, где он вырос и жил:
… Улица, улица, улица…
Перехлесты дворов.
Старый на лавке прищурился,
«Здравствуй, дед! Как здоров?
Сердце болит и волнуется
За лихие дела.
Улица, улица, улица…
Ты меня родила…
«Я-то ладно, у меня родня поющая была, опять же – цыгане рядом, – говорит Полотно. – Но Се-рега-то как в это дело попал? У него, насколько я знаю, никто из предков не пел и не играл. Откуда у него взялась эта непоколебимая уверенность в том, что он должен сочинять и петь? Не имея музыкального образования, только на улице, взяв в руки гитару, пацан мог как-то о себе заявить. Он и заявил – на всю Россию».
Сергей Наговицын был (теперь уже) по отношению к Анатолию Полотно исполнителем следующего, младшего поколения. Но у этих двух людей обнаруживается множество точек пересечения, пусть рассеянных во времени лет на 10, но все же сконцентрированных – географически – в Перми. Танцплощадками ее ДК, улицами и площадями, кабаками, боксерскими секциями и одним и тем же кружком музыкальной самодеятельности Балатовского ПТУ – Наговицын и Полотно уже были накоротке, задолго даже до заочного знакомства.
Много лет спустя, уже встретившись с Сергеем, Анатолий узнал от него, что через некоторое время после того, как он перестал вести в ПТУ ансамбль, его руководителем стал Наговицын. Удивился Полотно и обрадовался: хоть и петляли их тропки, но нет-нет, да и пересекались. Только сами они до поры о том не ведали. Но, как говорят, мир тесен. Вернее, прослойка узка. Люди слева и справа туда не полезут – без четко очерченных перспектив, ради музыкального энтузиазма, по наитию.
«Не исключено, – размышляет вслух Анатолий, – что я видел и как Серега – парнишка тогда еще – начинал заниматься боксом. А я тогда покидал секцию. Потом, когда мы с ним встретились уже как два автора, нашлись и общие знакомые той поры – люди, в основном, моего поколения: тренер, зав. клубом…»
«Значит, у нас с тобой один и тот же человек был», – как, с теплотой воспоминания, говорил один из героев Андрея Платонова.
Наговицын не мог не услышать первых песен земляка: «Стрелку», «Жмеринку». Ну, а когда из Москвы на виниловом диске принеслись «Ленька Пантелеев» и «Черное море», наверняка порадовался Сергей за зему да и сам укоренился в желании быть не хуже: «Значит, можно и из нашей Перми подняться! Вон, у Толяна как получилось!» Лет через 5 отболевший «Миражом» последователь и ученик Полотно и Новикова сам вызвал неподдельный интерес учителей. Одного-то уж точно.
…Анатолий Полотно не исполняет чужих песен. Кроме одной – «Девочки-проказницы» Сергея Наговицына, которая появилась в 1997 году в «морском» сборнике «Лоц-мэна».
«Эта вещь – с самого первого альбома Сергея, говорит Анатолий. – Уже его ранние работы мне нравились. Известно, что у меня навалом разного рода «морских», «речных» и иных песен, так или иначе связанных с водной стихией. Я не ощущал недостатка материала, когда составлял свой альбом «Морские песни». Но услышав Серегину «Девочку-проказницу», подумал: «Одной моей песней больше, одной меньше… – какая разница? А тут у моего земляка – шлягер чистой воды. Неплохо было бы, чтобы о нем узнала Москва. Дай-ка попрошу ее у Сергея…» А он не возражал. Вот здесь, у меня на кухне, мы с ним сидели, спорили об этой песне: я хотел кое-что переделать в тексте – так, как я видел. У него:
…Девочка-проказница, королева пристани.
Девочка-проказница, платье серебристое.
Девочка -проказница, капля утра раннего.
Девочка-проказница душу мне поранила.
Я как-то не мог понять эту его каплю, к чему она. И двигал свою тему: «…свежесть утра раннего…» И продвинул-таки…»
Так авторский игриво-романтический образ девочки-проказницы, капельки-»капитошки» из мультика, у Анатолия Полотно стал просто романтическим.
2 года Полотно неустанно твердил хозяевам звукозаписывающих фирм: «Посмотрите на этого парня. Из него вырастает будущее жанра». И никому в страшном сне не могло привидеться, что будущего не будет в следующем, таком близком – его – столетии.
Полотно спел песню Наговицына первым. Но «Девочка-проказница» оказалась не последней работой Сергея, заинтересовавшей других исполнителей «русского шансона». Слава Медяник и Федя Карманов, например, внесли свою лепту в то, что лирическую композицию «Кабакам – кабачный дым» стали часто исполнять в ресторанах. Прозорливые составители сборников уже тогда могли смело включить ее в какой-нибудь «Архив ресторанной музыки, том №….». И по поводу этой песни у Полотно с Наговицыным был кухонный спор. Анатолий считал, что слово «кабачный» здесь не к месту – «торчит как-то, что ли? Уж лучше что-то одно: либо «кабацкий», либо «табачный»". – «Да нет, – отстаивал свое видение Сергей, – я в словаре этот вариант видел – старый; сейчас уже так не говорят».
…Кабакам – кабачный дым,
Птицам – высь раздольную.
Благодать и мир – святым,
А закрытым – вольную.
Пацанам – красивых снов,
Павшим – неба царского.
Девочкам подать любовь,
А братве – шампанского!
Конечно, Сергею Наговицыну приходилось петь в кабаках, но не так много, не так часто, чтобы это стало работой, школой, как для Анатолия Полотно. Но количество здесь, к конце концов, не так важно. Главнее – настроение, атмосфера, дух кабацкий, без которого никто бы не обратил на «…Кабачный дым» внимания в ворохе ресторанных шлягеров.
А вот как успел Сергей Наговицын на зоне побывать, чтоб его и в лагерной песне признали – ведь, говорят, он не сидел ни разу? Из-за какой колючки подглядел это, перекрестно зарифмовав в рефрене рваные восьмистрочия:
Я на волю, как из клетки,
Сизым голубком.
Ночью красные ракетки ‘
В темно-голубом.
Хороводит ветер верный -
Лето за горой.
Не последним и не первым
Я вернусь домой,
Я вернусь домой…
Дым Стопками,
Пыль проженная летает.
Ты, Сопками Окруженная, святая.
Угольком Щелкнет в обморок судьба.
Снег Упадет
Ожерельем над тайгою,
Смерть
Украдет,
Выпьем, дело молодое.
Табаком Да вареньем по губам…
…Это случилось несколько лет назад в новогоднюю ночь на пустой в тот час дороге. Сергей Наговицын летел на своей машине по какой-то надобности. В Новый год все приходится делать бегом – мало ли кого поздравить забудешь или в гости непременно заскочить надо… Когда фары и внимание выхватили из темноты какое-то препятствие, было уже поздно. Он вошел в перегородившую дорогу аварию третьим, превратив ее из мелкой в крупную, говоря гаишным языком. Двое водителей, оставив на трассе машины с выключенными огнями, тут же, не отходя, разбирались, кто прав, кто виноват. Сергей, врубившись в скопище людей и техники, смертельным исходом подвел черту – не в свою пользу. Приехала ДПС, вызвали экспертизу.
Та определила: нетрезв был водитель Наговицын в Новый год – и это решило дело.
Мне трудно представить, что творилось в нем после аварии. Хотя какие-то сантиметры дороги и секунды времени, порой отделяли меня от того, чтобы оказаться в его шкуре. Но «почти» здесь не считается, «почти» превращает сантиметры в километры, а секунды в часы. И как бы и не было ничего особенно страшного в твоей жизни: ну, стукнулись, разобрались и разъехались. А Сергею Наговицыну пришлось стать, пусть и невольно, виновником гибели человека… Был на нем грех, не было – не нам судить. Смерть уравняла их – Сергея и того автомобилиста. А при жизни тремя судами был судим: Божьим, человеческим и внутренним. (Неожиданно вспомнился модный, но бездушный, формалист Пелевин с его внутренним прокурором, адвокатом и ментами.) К какому условному сроку приговорил себя Наговицын – неизвестно. Но отмерян был ему на отбытие этого срока ровно один альбом: «Разбитая судьба» – «Судьба, разбитая в дугу…»
«После смерти Сергея, – говорит жанровый исполнитель Игорь Герман, – некоторые стали связывать все три его «блатных» альбома – «Этап», «Приговор» и «Разбитую судьбу» – с, якобы, неким духовным, что ли, уходом его на ки-чу после аварии и всего, что за ней последовало. Но это не так. Серега в наш жанр пришел задолго до столкновения на ночной дороге. Пришел совершенно сознательно, чтобы петь о настоящем, о том, что попса, с которой он начинал, уж точно дать ему не могла. И хоть сам он не из числа бывалых, но чувствовал, как никто, существо человеческое. Умел сказать, спеть, как надо. Вот, говорят, спился Наговицын, подорвал здоровье напрочь. В запое мог ничего не есть – только пил да курил. После пьянок мне приходилось видеть его лицо в шрамах… Да, бухал конкретно, с конкретными людьми: братвой, бичами, колдырями – не гнушался битыми жизнью. Жуткая мысль, но, возможно, не будь этого пития, он не написал бы своих золотых песен».
«Ругали мы его с Михалычем (Германом – Р.Я.) за пьяные дела, а что толку? – вспоминает еще один поющий земляк Наговицына Сергей Русских (Север). – В конце концов, я ему даже запретил звонить мне под киром. Как-то проездом в Москве все-таки телефонирует с Арбата: мол, я в городе, давай встретимся. Я прошу передать трубу его клавишнику, который тут же, рядом. Спрашиваю: «Серега бухой?» – «Да, бухой». Все. Так мы и не встретились. А через полторы недели его не стало.
Серьезные люди были в курсе его одержимости демонами по киру, пытались вылечить, заряжали хорошую клинику и, любя Серегин талант, смотрели на «косяки» сквозь пальцы. В самых криминальных коллективах Серега чувствовал себя уютно – как минимум морально. Но года два назад чудачества ему боком вышли: весь в шрамах ходил – так, сам по себе хулиганил. А по большому счету он во все эти братковские дела не лез, а если и вмешивался, то на уровне: кто-то что-то не то ляпнул, кто-то не понравился и т.д. Нас с Игорем он все-таки, видимо, уважал, раз прислушивался, советовался, что и как делать в шоу-бизнесе. К Герману вообще относился, как к старшему брату… Но в последний год жизни бесы его уже оседлали и вовсю погоняли».
«С бесами тут не все понятно, – сомневается Игорь Герман. – Мне кажется, Наговицына постигла высшая кара за невольное лишение жизни себе подобного. И похоронили его, некрещеного, без отпевания. Для меня это было, как обухом по голове, потому что и после смерти душу можно спасти, надо только молиться за нее, но как?! Ведь некрещеная же! Остается лишь уповать на милость Всевышнего к артисту, затронувшему своими песнями души обездоленных. Наверное, прибрав человека в 31 год, он у себя ему место уготовил, а не там, где души горят».
…О том, что случилось с Сергеем Наговицыным после той аварии, в Перми говорили разное. И что под амнистию попал, потому и не ушел на зону. И даже, будто местная братва заплатила кому надо 8 тысяч долларов – все равно, что 80 в Москве. Потом, мол, Сергей с пацанами полностью рассчитался. Но не его, говорят, это мысль – откупиться от приговора. Он здесь был ведомым авторитетными почитателями… И пил он, якобы, как пел – без удержу, оттого и сердце отказало. Все это касалось лишь бренной физической оболочки – ей могло быть холодно и голодно на зоне. А душа его сразу же после аварии стала жить на всем казенном. Перед самым концом она, правда, вернется домой, к друзьям, и отогреется немного.
Из последнего «кухонного» разговора Анатолия Полотно и Сергея Наговицына в 10 числах декабря 1999 года:
- Так сейчас мне тепло, так кайфово… Ребенок, наконец, родился – дочка. (До этого сын родился семимесячным, не выжил.) Альбом (»Разбитая судьба» – Р. Н.) попер, концерты пошли. Суды эти бесконечные закончились… Да не надо мне, Толь, денег на «тачку», убери – у меня есть!
- Где выступаешь? – спросил его тогда Анатолий.
- Да в Кургане у меня концерты.
- А, Курган, знаем!
В этом городе в свое время состоялся первый большой выездной концерт Полотно. В гастрольном маршруте Сергея Наговицына этот пункт стал последним.
…Сергей взял свою сумку – там у него была передача кому-то на зону в Соликамск – и уехал в аэропорт. Это была их последняя встреча.
«Вот, говорят, пил, себя не щадил, и потому сгорел человек, – размышляет Анатолий Полотно. – Горел ли он? Да, но не тем факелом, что бьет вверх на три метра, а тепла от него – никому. В Сереге был русский огонь. От него жар изнутри шел, как в хорошей печке от дров. Он не колотил себя в грудь, не кричал, что дико занят. Прост и доступен был. И говорил он по-русски – скупым мужицким языком, обтекаемо и, в то же время, емко. Позвонит бывало: «Толян, ну ты в курске?» – «В каком Курске?» – «Ну, в смысле, в курсе: я же тут альбом выпустил!»
По последней работе Сергея – «Разбитой судьбе» – я отчетливо понял: этот парень ближе всех нас, людей этого жанра, подошел к черте сегодняшнего дня. Рок не допускает таких вещей. Такого четкого, неразмытого, явственного видения и осознания этой жизни».
«После несправедливо раннего ухода Сергея Наговицына, – говорит Игорь Герман, – название альбома сделалось как бы исчерпывающим в своей емкости для всей его жизни. Между тем, автору имя его детища виделось куда более оптимистичным: «На свиданку». Но выпускающая фирма «Мастер Саунд Рекорде» выбрала для всего альбома название другой песни – «Разбитая судьба». Сереге это не очень понравилось, но свой гонорар за работу он уже получил, поэтому в бутылку не полез.
Какая разбитая судьба? Кто сказал? Да, слишком рано Сергея не стало. Но жить-то он умел и делал это красиво. Анекдоты травил так, что я ржал, как конь. Широк был душой, с бабками расставался легко. Помню, как-то мы с ним шли в гости к его тренеру по боксу, который, перебравшись в столицу, жил где-то в районе Нового Арбата. Серега прихватил с собой бутылку какого-то дорогого бухла, рублей за 400. «Михалыч, да разве это те деньги, которые мы должны считать? – говорил он. – Ведь у нас еще все впереди». Наговицын всегда надеялся на то, что запишет еще не один альбом. А осталась после его смерти одна-единствен-ная заезженная рабочая кассета, куда они с Эдиком Андриановым скидывали то, что Сергей напел под гитару. Песни 3-4 там есть. Все».
«…Все впереди…» Сергей Русских, напротив, рассказывал, что, незадолго до смерти, у Наговицына откуда-то возник страх, что очередная песня может оказаться последней. Однажды, они ехали вместе в Пермь поездом. (Точнее, по просьбе авторитетных поклонников, один Сергей сопровождал, транспортировал другого до дома.) «Мы с ним ехали в разных вагонах. Разошлись спать, вдруг, в 2 часа ночи он рвется ко мне в купе, будит всех: «Вот, послушай, я тут песню написал!»
«Когда Сереге случалось заработать денег, он тут же кайфово их и тратил, – вспоминает Герман. – Отвязывался так, что ему было все равно, где петь, перед кем. В кабаке, где работал Фара Карамов (скрипач Анатолия Полотно, он же – исполнитель «русского шансона» Федя Карманов – Р.Н.), один вылезал на сцену и начинал танцевать. Я ему: «Серега, ты что, о..ел?» А он: «Да мне пофи-гу, Игорь. В кайф мне, понимаешь?!» Но такое случалось после трех стаканов водки, естественно. …Накосорезить по пьянке он мог, причем, по беспределу. Помню, в ту осень, когда в Москве взрывали дома, я, Русских – он тогда не пил – и Наговицын встретились у меня дома. Посидели, выпили… Стали расходиться, залезли в мою машину, стоящую у подъезда, сидим курим. Вдруг вижу в зеркале: участковый мой приближается, с которым у меня по жизни нормальные отношения. Думаю: надо выйти, поздороваться со старшим лейтенантом – когда я с ним познакомился, он еще в младших ходил… Стою с участковым у машины, разговариваю за жизнь, за террор. Неожиданно из-за опущенного стекла высовывается Серега:
«Слышь, сержант! А у меня тут пушка!» Тот мне: «Игорь, это кто у тебя там такой борзый? Я его сейчас в клетку закрою!» – «Да нет, лейтенант, это уважаемый человек, артист, просто выпил немножко». А Сергей опять за свое: старлея до сержанта опускать да пушкой выдуманной грозить. Ну, мы с Русских, дико извиняясь перед участковым, затащили Наговицына в подъезд. Лейтенанту пообещали назавтра спровадить «уважаемого гостя» домой в Пермь. А наутро, когда вправлял Сереге похмельные мозги, он только смущенно бубнил: «Ну, ты, Михалыч, на меня наехал, ну, наехал…»
Наверное, он до конца ощущал себя «звездой», лишь когда бывал подшофе. А трезвый – тише воды, ниже травы. Увидев наше с ним черно-белое фото, где мы оба сняты стрезва, он только и смог произнести удивленно: «Ну, Михалыч, мы здесь прямо как модели!» У него как раз только-только дочка родилась, и он поспорил с «курганскими» на ящик «Хеннесси», что год не будет бухать. С Женечкой на фотографии он – ну, чисто, ангел: умиротворенный такой, улыбается. «Вот, – говорит, – у меня в коляске лежит Евгения Сергеевна – кандидат медицинских наук!» – «Почему не доктор?» – спрашиваю. – «Ну, Михалыч, доктор – это слишком круто. А вот кандидат – самый сенокос».
Но не дожил он до этого кандидатства, мудила из Нижнего Тагила. И слова его про медицинские науки теперь злой какой-то иронией кажутся – не спасли они его, науки эти. И жене Инне, которая сдерживала его, как могла, до рождения ребенка сопровождая во всех поездках, это не удалось. Врачи незадолго до смерти Наговицына предупредили ее: «Все, Сергею пора завязывать. Совсем». Он вроде бы послушался, лег в больницу, но тут «челябинские» звонят, напрягают Инну: «Вот, Се-рега обещал концерты». Она была резко против. Но Наговицын привык держать слово. И он поехал в свою последнюю гастроль…
Я плакал и костерил его последними словами в то утро, когда его теща Виолетта Павловна позвонила и сказала, что его больше нет. Слушал весь день кассету с его песнями и думал: ну, никак не должен он был уходить так рано».
***
: Альбом «Разбитая судьба» стал струей свежего ветра в затхлой атмосфере конъюнктурного «шан-сона». Эксперименты с электронным звучанием, синтез танцевального ритма и «специфического» текста – все это уже переварено жанром не раз – и по большей части неблагополучно. (Все-таки блатная песня – это «живая струна», как назвал один из своих альбомов Михаил Круг.) А у Наговицына в «Разбитой судьбе» получилось! Электронные инструменты сочетаются с синтетической хрипотцой голоса идеально, и эта гармония – заслуга аранжировщика Эдуарда Андрианова. Андрианов был для Наговицына примерно тем же человеком, каковым долгое время являлся для Полотно Сергей Кама, аранжировщик, композитор и певец, кстати – земляк тезки.
«Сергей Наговицын… Где-то в середине 90-х я впервые услышал это имя, вспоминает Кама. – Я в то время уже перебрался в Москву; в родной Закамск лишь наведывался, правда довольно регулярно. Вдруг слышу: новый поющий земляк появился – прибавился к незыблемой пермской четверке или пятерке более или менее известных исполнителей. Составляли ее Полотно, Герман, Русских; свою раннюю группу «Шоколад» и себя самого, как автора, могу еще присовокупить… И вот – Наговицын. Парень из Закамска… Мне стало жутко приятно: как же, не то, что земляк – жили мы с ним рядом! Я-то постарше был, но начал припоминать дворовые ватаги, где он обычно верховодил – лобастый такой, сразу в глаза бросался. Сразу захотелось послушать его песни. Но – странная вещь: в Перми эти записи было тогда не достать, а в Москве – пожалуйста! В родном городе лишь один раз, в ресторане «Юбилейный», его песню слышал – с магнитофона крутили.
Потом, уже в Москве, в ГЦКЗ «Россия», Толя Полотно собрал все наше поющее землячество, посидели мы хорошо… Тогда я с Сергеем и познакомился. Не могу сказать, что мы сильно сблизились после той встречи. Какого-то общего круга знакомых у нас не оказалось. Я постоянно в Москве, он – в Перми. (И в этом, кстати, его феномен: человек стал известен, не тусуясь в столице.) Единственным связующим звеном был Толя. А когда я в Пермь приезжал – к своим, к близким – особо в местную жизнь не интегрировался. Парадокс: сам в прошлом кабацкий музыкант, не люблю кабаки, застолья и прочие шумные дела. Поэтому даже со старыми приятелями лишний раз пообщаться не удавалось. Но работали с Сергеем наши, закам-ские, ребята: Эдик Андрианов, Игорь Гусев, Мансур, с которым мы делали «Шоколад». Последний альбом очень сочным у них получился. А тексты песен просто изумительные, язык какой! И ведь это парень с соседней улицы написал такое, а не выпускник литинститута.
С тех пор, как я узнал о существовании Сергея Наговицына, постоянно «выхватывал» из сборников какие-то его новые вещи. И всегда удивлялся его и ребят смелости в прокрустовых рамках «русского шансона»".
Вот, – думаю я, – и Сергей Кама считает, что песни Наговицына – не рядовой трехаккордныи «блатняк», слишком много там экспериментальных «фишек». Тот же «Этап», очень похожий на музыку рэггей:
Менделъсоновские дела
Напевает колесный стук:
Взяли прямо из-за стола,
Измарали в крови фату.
Помню только скамью и суд,
Помню, дождик все «кап» да «кап»
И теперь мой душевный зуд
Утешает родной этап.
Спят котлы и фонарики в спецвагонах,
Автоматы в служебниках,
Пацаны – им по 20 лет – в погонах
И друзья их в ошейниках.
Только мне не до сна: вспомнил мать, Иринку,
Вспомнил яблоню у реки
И бегут в голове моей картинки,
И бегут километрики…
«С возрастом я стал приглядываться, прислушиваться к знакам фортуны, – говорит Сергей Кама.- Наверное, я, по меньшей мере, субъективен, но мне кажется, что Сергей Наговицын в какой-то момент испугал саму судьбу: слишком хорошо пошли у него дела, когда он все-таки вышел из внутреннего кризиса после той аварии. Может быть, некими силами высшего порядка ему было предопределено и дальше нести этот крест? И, увидев, как быстро он оправился, пришел в себя, они решили, что это повредит его душе, и внезапной смертью спасли его самого и его семью от еще более ужасных испытаний?
Судьба не терпит дисбаланса. Кто-то говорит, что Сергей внезапно был вырван из жизни. Я считаю, что таким образом восстановилось равновесие в высших сферах».
…На отдаленном Закамском погосте спит вечным сном в одной могиле с сынишкой и бабушкой Сергей Наговицын… Зачем? Почему так? «…Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божий…» – вспоминается Евангелие от Иоанна. …Спят они: весна, лето и осень жизни – все вместе… Крепкие, раскидистые зеленые ветви деревьев летом, зимою – черные птичьи лапы, веники-метелки с шишками будущих почек. А какая-то из них не распустится по весне… Но мне не хочется верить, что там, где сейчас пребывает Сергей, царит вечная стужа.
#**
P.S. с Инной Наговицыной.
…Женечка, их с Инной желанный ребенок, каждый день напоминает ей о Нем. Ради этой крошки ей теперь приходится жить. «У девочки даже родинка появилась на теле там, где у Сереги была, хотя родилась малышка без нее», – говорит в трубку из далекой Перми Инна Наговицына. …Она говорит, говорит, говорит, я механически фиксирую и думаю про себя: а ведь они, Наговицыны, люди не от мира сего. Сергей-то был точно.
Серегой, Сергеем она называла его только, когда была чем-то недовольна, сердилась.
«…А так все тупье, да тупье. Однажды мы затеяли строить баню на даче. На даче, о которой местные журналисты написали как о каком-нибудь загородном коттедже. Да нет, обычный у нас домик, на родительском еще земельном участке. Ну, и Сергей стал спрашивать меня, где что в бане должно быть. «Тупье ты, – говорю ему, – ты же мужик, что у меня спрашиваешь – сам должен знать».
…Договора на песни Серега обычно подписывал, не читая. Со свердловской фирмой так было. Ну, не вникал он во все эти пункты 2.1 и 3.2. Ерунда, мол, говорил. Помню, как-то посоветовала ему трудовые книжки наши куда-нибудь пристроить. А он мне: «Да зачем? До пенсии еще дожить надо»".
…А пенсия оказалась нежданно скорой – та, которую выписали Женечке за отца. И составляет она не смехотворную – это слово тут неуместно – а страшную сумму в триста рублей. «Вы бы видели, как мы живем, – говорит Инна. – Нищета в «хрущобе». И жалуется, жалуется, жалуется и от этих жалоб некуда деваться. Так оно и есть: не принесли пять альбомов (не считая сборников) больших денег их создателю. Он жил здесь и сейчас, весь был в сегодняшнем дне, чуял его суть. И не верил в грядущие суперприбыли, раздавая вместе с женой первый альбом – «Золотку», «Городские встречи», где она ему подпевает, – в пермские киоски звукозаписи.
«Мы с ним привыкли полагаться только на себя, – говорит Инна. – Вокруг многие почему-то думали, будто у Наговицына куча денег, раз продаются кассеты с его песнями. Особенно это сказывалось во время этого бесконечного суда. Серега и в самом деле нашел деньги, вернее, наскреб их, но – сам. Ни о какой «братве» тут речи нет. В суде еще удивлялись, почему не дали срок: от трех до пяти лет… А ведь Сергей оплатил похороны погибшего в той аварии человека! И, на самом деле, он не сбивал его, а врезался в «Волгу», стоявшую без огней на встречной, его полосе. И того водителя ударило его же машиной.
Как он переживал тогда, лучше не вспоминать… Он же кошек, собак бездомных подбирал; три года у нас собака парализованная жила, он ей сам каждый день уколы делал, а здесь человеческая жизнь!
Я все удивлялась, как Серега сам-то жив остался. А он мне: «Значит, не пришло еще мое время». Но то была лишь отсрочка. Я почему-то всегда думала, что умру раньше него, а вышло наоборот».
Фрагментарная стенограмма передачи пермского «Авторадио» «Клуб Рашн Дэне», где Сергей Наговицын отвечает на вопросы продюсера Андрея Шмурая. 1996 год.
А.Ш.: …Не тянет перебраться в столицу?
С. Н.: Я думал об этом. Конечно же, Москва – это музыкальная монополия, центр шоу-бизнеса. Но все равно, мне пока рано там появляться. Я хочу поднять музыкальную цивилизацию здесь, в Перми, хочу привлечь внимание коммерческих структур к российской провинции…
A. Ш.: То есть, вначале искать таланты в провинции, а потом выводить их на какой-то уровень?
С. Н.: Да. Ведь люди московского шоу-бизнеса, в основном, – выходцы из глубинок. Но в столице они находят себя.
А. Ш • Как считаешь, сможешь занять там свою нишу?
С. Н.: Думаю, что да, потому что материал уже накоплен богатый, да и опыт есть. Мне кажется, что в Москве у меня проблем не будет.
А. Ш.: Сергей, практически каждый год ты выпускаешь новый альбом. Не боишься ли в один прекрасный день растратить свой творческий потенциал?
С. Н.: Пока у нас есть такая жизнь, найдутся и тексты для песен… Сейчас мной сделано, наверное, 30% от того, что предстоит написать.
А. Ш.: Это немного, так что лет до 80-ти творческий простой тебе точно не грозит – работой будешь обеспечен.
Ответы Сергея Наговицына на вопросы блиц-анкеты, составленной его коллегой Анатолием Полотно для предполагаемой радиопередачи о «русском шансоне». 1998 год.
Оригинал пленки с записью этого разговора был утерян. Копия нашлась в Перми спустя 40 дней после смерти Сергея Наговицына.
Цвет – черный.
Хобби – нет; «…для меня существует только музыка, очень много времени занимает вот что – думать над песнями».
Деньги – «Рубль пожалеешь, два потеряешь. Для меня это фантики».
Первое вдохновение – Высоцкий.
Российская эстрада, попса – «Много откровенно слабых текстов».
Поэзия – «Вообще не читаю книг».
Спорт – кандидат в мастера по боксу.
Слава – «После первого альбома был момент, когда начал «звездить». Сейчас все прошло».
Автомобиль – внедорожники.
Сам в работе – «Ночь, кофе, сигареты, один».